Владимир Поселягин - Дитё. Боярин [СИ]
Глаза к этому времени уже привыкли, поэтому я посмотрел на второго, ею оказалась Гульчатай. А я еще думал, где она. Тут и была. Видимо хотела проскочить, пока я был занят старшим, но нарвалась на случайный удар.
Безразлично посмотрев как она пытается запихнуть обратно кишки, удар пришёлся в живот, я молча развернулся и пробежался добивая воинов снаружи. Контроль я провести не успел, и только потом метнулся к Михалычу.
Он был мертв, множество резаных ран, раздробленная каблуками кисть руки. Видимо когда его добили, пытались вырвать оружие из крепко стиснутой руки, но не преуспели. Дальше просто раздробили кисть и забрали меч. Я его видел среди трофеев.
На душе было как-то пусто. Потерять человека, который тебе стал довольно близок, было тяжело. Ярость схватки с налетом ненависти потихоньку отпускало меня. Слегка покачиваясь туда-сюда, я пробормотал:
- Не волнуйся Михалыч, я доделаю то, что ты хотел.
У Кузьмы Михайловича было только одно желание. Вернуться в Новгород и разобраться с теми, кто подставил его, что привело к пленению и гибели родного сына.
- Верну должок, - продолжал бормотать я: - Но сначала…
Вскочив, я накрыл тело Кузьмы Михайловича гобеленом, его взял среди готовых к транспортировке узлов. Быстро приведя себя в боевое состояние, спустился в схрон. Гульчатай и старший у воинов еще были живы. Добивать Гульчатай я не собирался, да и выбросил я ее уже из головы. Месть свершилось, что же еще надо? Пусть случайно, но ведь это так и было. Ни о каких терзаниях и речи не шло, не тот я человек и не то время.
Под стоны девушки я быстро допросил воина. Он приоткрыл мне завесу тайны, как удалось найти схрон и где оставшиеся воины.
Как я и думал схрон сдала Гульчатай, когда они в нем сидели. Михалыч задремал она тихо откатила камень в сторону, и выбралась наружу. Шум все-таки был, и Михалыч проснулся. Девушка с криками рванула к своим соплеменникам, вынудив старка вступить в бой. Да он был без больших пальцев, с протезами вместо них, но он был боец, и жизнь смог продать подороже. Я ошибся, на его счету было восемь воинов. Пять убитых и трое раненых, их унесли в наш лагерь, в юрту.
Десять ушли к хребту ожидать моего возвращения, остальные на другую сторону. Вот и все, остальное я знал.
После плотного допроса старшего я добил его, и скользнув к выходу, рванул к лагерю. Нужно было разобраться с ранеными и зачистить долину от захватчиков.
С трудом стянув кольчугу, я задрал подол окровавленной рубахи и прижал чистый холст к ране.
Посмотрев на хрипящего ногайца, подхватил булыжник с земли, больше ничего метательного не осталось, даже обеденный нож использовал, и метнул его в голову последнего живого крымского воина.
- Да заткнись ты, - зло выдохнул я.
Как не странно не промахнулся, камень с хрустом в печатался в висок под шапкой.
Бой с ногайцами вышел труднее чем я планировал. Нет, с теми то, что были в долине, я разобрался быстро, сперва к юрте наведался, где побил трех крымчан, один вроде за лекаря был, и добил раненых. После чего тихо вырезал воинов, что ушли к хребту. Молодняк, было не трудно, но когда возвращался к проходу, лицом к лицу столкнулся с восьмеркой, которая уходила к своему лагерю на караванной тропе. Вот тут уж пришлось повертеться, благо сабли мои верные не подвели. Семеро из них вступили в сабельный бой, а самый хитрый взялся за лук, отбежав в сторону. Минут десять крутился, подрезая по одному воину так, чтобы не попасть на прицел лучнику. Тут главное чтобы между нами были его товарищи.
Ногайский молодняк отлично показал мне неумелое взаимодействие в бою. Однако три старых воина мне чуть не наваляли, они умели биться тройкой. А это я вам скажу очень серьезно. Одиночке практически невозможно сломать их строй. Так что пришлось покрутиться. С тройкой разобрался, используя камни под землей, подкидывал их ногой так, что они летели в них, одновременно атакуя. Как только подрезал одного, остальные стали не проблемой. Рану я получил не от лучника, как раз по нему отработал последним ножом, обеденным, а от последнего из тройки, он насадившись на мою черную саблю, ударил стилетом, что прятал в рукаве.
Классный ход, предсмертный удар. Если бы не медная блямба на поясе, что попридержала лезвие, удар в печень мог не избежать. А так, только на два сантиметра вошел, фактически кожу порезал.
Наложив повязку, я откинул окровавленную и подрезанную рубаху в сторону, и достал из сидора свежую. Посмотрев на оба пистолета, я только вздохнул. Они мне так и не пригодились. Ну, хоть уровень своей подготовки, можно сказать мастерства знаю. Неплохое оно.
Осмотрев тела убитых ногайцев, я собрал небольшой хабар и направился к схрону. Нужно было похоронить Кузьму Михайловича, поесть и собираться в дорогу. Думаю, до темноты управлюсь, а там здравствуй приключения.
Перед тем как двинуться дальше я обернулся и посмотрел на зарево пожара в долине. Михалычу я устроил тризну. Он рассказывал, как отправляют в мир мертвых павших воинов. Собирают погребальный костер, и поджигают. Желательно еще бы несколько пленных воинов противника, но были только мертвые, так что Михалыча на нарубленные ветки я положил одного.
Всхрапнув привлек к себе внимание Рыжик, именно так я назвал своего коня, на котором учился скакать. Это был статный трехлетка, каурой масти. Из всего табуна я взял двух коней, Рыжика, и Матрену, как вьючную лошадь.
Одет по местным меркам я был роскошно. Не как обычно, во всем серо-черном, даже кольчуга была темной как ночь, а в одеяние местного хана, ну или принца.
На мне был роскошный синий кафтан с полами до середины бедер с серебряными галунами, и росписью на груди серебряной нитью. Под кафтаном кольчуга для скрытого ношения. Песцовая шапка, на вид дорогая, синие штаны, вроде шаровар, заправленные в коричневые красивые и удобные полусапожки. Шелковая рубашка и исподнее. Рабочая одежда, та в которой я куролесил, была спрятана в поклаже на вьючной лошади.
На поясе у меня висели два булатных клинка в красивых расписных ножнах. Боевой нож, обеденный, и серебряная ложка тоже устроились на поясе. Кошелька не было, у меня нет привычки носить его в открытую, так что пришлось заставлять Гульчатай пришивать к кафтану внутренние тайные карманы.
После боя в долине я дал имена своим саблям. Черной - Поглотитель душ. Дамасский - Мститель.
Может и высокопарно, но мне нравилось. Сейчас обе сабли покоились в поклаже, они были слишком приметны, и их могли опознать.
Кроме личных вещей, я, кстати, много не брал, забрал все драгоценности и деньги что затрофеил пока развлекался вокруг долины.
